Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Не имея сил с орбиты повествования, вынуждены дом в отдалении от Херсонских по направлению ко Льгову. Того особенного рода, кто бы не мимо, ни за что бы не о том о месте любопытном, нужном для архитектурного всевластия, проскользнуть ценою жизни, хоть последним на там. Слоновья кожа серый, безликий, Николя Пеллетье после посещения Гревской, в обыкновенных два, обнесённый безотрадным деревянным, с черепичной -геометрическим решетом, пыльными, полость рта библиотечного мертвеца, необыкновенный длинной, но и. Внутри нечто, могущее первобытно-классическое любопытство, лицезрения-рукоположения, выдумку апофеоз жизненной надобности. Поминалось, дом длинен, путь от сугубого атеизма к трегубому атеизму, внутри строго на комнаты, ещё не поминалось. Одинаковые апартаменты-обители оппортунистов, не ах размерами, множественные по числу. Первый этаж таков, таков и. В каждой постоялец-обескураженный-здешними-обыкновениями. Сколько, столько и, зубов и капель яда. Пятнадцать, намечаемых Вселенских соборов. Каждый во фрак, под бриолином, с уродливыми бабочками на белоснежных, воняющих крахмалом и потом. Одноразовые солисты-перфекционисты да и только. И оно самое солисты хора имени перемирия Бадб. Безвестны сведенья отчего вздумалось запираться в доме-двупёрстной кишке, в комнатах со следами вытравленного борделя и сидеть, при полном концертном, собрались петь во все стороны акустики. Первый солист вместо табака нюхал порох, вместо бетеля жевал дробь, эксперименты продолжаются, второй на самом самоисториком, выступал чтоб покупать лопаты, верёвки и блоки, третий считал, он Уот Тайлер, только Уот со способностью внятно малевать, самолично все миниатюры к хроникам деятельности, прочих солистов к восстанию, четвёртый полагал, его кот, оставленный надзирать за домом, ходячая лаборатория пятиконтинентальной орнитологии, записывает наблюдения, прячет в отвинчивающемся полом, левым глазом умеет фотографические, правым сквозь листву и ветви, теперь, сидя в тосковал по громомурлыканью, пятый не отличал сторон света, небес и земли, часто мнилось до мачете в руках, наступает вниз головой, в такие думал, через пространственную опять утянуло на землю Димена или к Новозеландскому архипелагу, шестой избегал женщин, думая, ведьмы, если не ведьмы, колдуньи, какие не колдуньи, жёны друидов, если не жёны, дочери, если не дочери друидов, метят на него самого, а всё это ему тогда не подходило, седьмой с подштанников до несформировавшихся колен над дополнением известных бестиариев мира, как всем брехал для солидности, на самом только над «Шань хай цзин» и «Физиологом», в настоящий вопросом существования синих, для чего на Солькурскую гастроль, восьмой подробную хронику трёхсот шестидесяти пяти колонок, отмечал, что надрывает животы во всякий день в истории, сегодня 16 ноября, в 1532-м конкистадоры сошлись с инками во главе с Атаульпой, позже получило замеса при Кахамарке, в 1632-м в Лютценском сражении король Швеции Густав II Адольф, из хорошего, в 1824-м Гамильтон Хьюм (ему бы стакнуться с Абелем Тасманом) так и шнырявший вокруг, точно существование, походя реку Мюррей, самой длинной в Австралии, девятый исследованием целью натянуть или стянуть личину средневекового без размаха кистью Мастера Орозия, для чего на Солькурскую гастроль, десятый тем, вбрасывал дезой подлинные биографии Павла Орозия, теолога V-го, всякий раз изменяя радикальным, то рождался в Галикии, то умирал в Африке, одиннадцатый просто бедовым человеком, не знал чем и чему посвятить устремленья, таскался за хором в ожидании знака, для чего на Солькурскую гастроль, двенадцатый братом одиннадцатого, имел намеренье, так же лязг кандалов от родни, надзирать за, пресекая попытки посвятить невразумительным, обнаружения в голове свода теологических диспутов относительно загривков Асбурга, воплощения в стульях и гобеленах рабочего Спинозы, когда кропал «Этику», тринадцатый во всеуслышанье, знает, где в Москве можно провалиться, не укажет меньше чем за десять тысяч, четырнадцатый потирал руки по поводу, именно Андраш второму упырю Иордани Елисею из Трансильвании, пятнадцатый иной раз стихотворения и музыку для внутренних песен хора, запрещено глаголеть со сцены. Одну спроворили во имя массовых заключений под замко́м в разных дома близ Херсонских губернии С. в 1878-м.

А по иркутской ярмарке идёт бухая смертушка,

Предлагает всем блинки с цианистой вишнею,

Да подходит, педофилка, всё к малым детушкам

Кому жить ещё, да кто на этом празднике жизни лишними.

Начал петь-выть одиннадцатый, запертый по соседству первый подхватил не в такт и другую, от него подхватил французску пятнадцатый, со временем каждый из тянул, всякий в трактовке.

А на столб высок, лезет безмозгл молодец,

Всё старается, для сварлив жены, за сапожками,

Что ни злой хазар-иудей, да то иудей-половец

Лопнувшие глаза чёрные, отвалившиеся носы картошками.

Кто-то в одиночестве в углу, обхватив прижатые к груди, кто-то на одной ноге, на выступлении на своём месте, кто-то по невеликим расстояньям своего номера-горной терассы.

А цыгане-индульгенты всё, бьют друг друга монистами,

Руки в поносном золоте, скраденные кони скрадены,

С виду этакими лауреатами адовых премий-артистами

И честным пирком-сатурналией да за групповую свадебку.

Пели не друг друга, но зная, каждый блеет нечто похожее или, в крайнем, думает о нищих и гное.

С ножом у горла, вопрошает медь стайка ребятни,

Мамки с папками-свингеры, дома водку пьют.

Смерть голодная, коль без по трупам беготни.

К беготне детей электрическими тумаками бьют.

Откуда-то музыка, оркестр нотировать нечто похожее на ещё не сочинённый тогда гимн Литвы.

А на площади, с петлёй на шее пляшет скоморох,

Остроту-приговор речет, гнойных воевод журит

Знает, что, загремит прыщавым задом в острог,

Да и так уже, весь несожранный остаток спины болит.

Расстроенные скрипки, вогнутые в обратную литавры, стены тряслись от большого барабана-предвечного тарана, кларнет с системой клапанов в виде карты подземелий Москвы, недоиерихонская труба, виолончель с тетивами вместо.

А над биополем ярмарки, реет красный Третьего отделения змей,

Не Горыныч ли лихоимец, не о трёх брандмейстерских главах?

Будь же, мать твою гидру за ногу, милостив, пожалей людей.

Не, то для устрашения политических, пляшет на ветрах.

А на паперти, по двадцать раз на дню клянчат милости,

Привешенные руки струпьями, вставленные на место глаза гнойные

Им что слёзы на раны лить, что рупь на пропой души выкрасти

Нищие тактические ряды-пятые колонны всегда стройные.

Песня лилась угнетённой колонистами рекой, со всяким тщанием вызывая в душе трепет-уведомление сердца, двое из пятнадцати солистов высморкались в бабочки.

Сутенёрша-смерть, теперь, несёт дырки и бублики,

На косе вместе с объявлениями висят, колыхаются.

Доставай блудливый народ, честноотмытые рублики,

Вон как старая греховодница вам с бардаком старается.

А длинна коса-предательница, хоровод в пропасть ведёт

Коль налил стакан денатурата, я его залпом и пью

Засучит рукава и подымится из канавы, пьяный вдрызг народ

Грядёт ярмарка, смертной поступью.

Смерть смилостивится на третьей неделе. Условной, разумеется. Серапион Замек одному безмозглому монаху про Игнатия Лойолу. В первую неделю надлежит вспоминать мировые грехи, вперемежку с собственными, что для многих одно и то же. Например зверства испанцев в Америке, представлять тамошние ужасы, но не как ужасы, а упорно размышляя вообще о грехе, абстрактно, но в лице испанцев, после чего надлежит вспомнить что-нибудь из своего, но, поскольку мы не на исповеди, далее я не стану приводить примеров и так, думаю, Всевышний вложит в ваши глазницы понимание. Кивал в ответ, натужно соображая, в какой религиозно-инквизиционно-безвозвратный диспут хотят втянуть. Разговаривали в тенистом старого монастыря, в честь смерти какого-то четыреста или больше. Во вторую неделю, вдоволь навспоминавши грехов, надлежит припомнить всю земную Иисуса, тут, я разумею, тоже не нужно водовинных потоков. Кстати, готова ли моя яма? Вчера вкопал последний. Хорошо. Мне понадобится, проводил к ней, я здесь ещё не слишком пообвыкся. Разумеется. Брат Серапион, разрешено ли будет спросить? Спрашивай, неслух. Почему именно яма? Это выбор настоящего иезуита. Мы ещё молоды, но тверды в своей вере. Ты вспомнишь эти слова через много инквизиционных подвигов. Ну так вот. На третьей неделе ты умираешь вместе с Иисусом, а на четвёртой, как понятно, воскресаешь. Брат Игнатий настаивает ещё и на вознесении, в ту же четвёртую, но тебе это уже отскочит от тонзуры. С тебя довольно и воскресения, не забудь пришпилить к ногам нечто тяжёлое. Однако помни, нет воскресения без смерти. Брат Серапион, разрешено ли будет спросить. Спрашивай. Ты сказал «это выбор иезуита». Что за новая схоластическая дерьмовщина? Вы здесь что же, не слыхали про иезуитов? Я, как будто, слышал что-то такое, но верно не понял. В таком случае вам позавидует весь мир. Папа Римский утвердил наш орден несколько недель назад. А брат Игнатий и я иезуиты уже шесть лет. Жёсткая дисциплина внутренней распущенности и беспрекословное повиновение всем, кто говорит внушительнее тебя, вот наши принципы. Ты ещё прослышишь о иезуитах, брат, а теперь не пора ли нам отправляться? Двинулись вдоль правильного нагромождения булыжников вдаль, оба в капюшонах, со спрятанными в рукава кистями. Я позволил себе всё устроить за пределами обители, спутник Серапиона. Внутри тяжело чтоб никто не накирнулся во славу Христа. Хорошо, я тебя нестрого прощаю. Ты получишь описание обряда перед ямой, как использовать всё, я тебе уже объяснил. Да, благодарю твою иезуитскую щедрость и милость. Как я уже говорил, примеров пока нет, однако должно удастся, ведь многие эксперименты это подтверждали. Справа из-за здания келий открылась вся церковь, на высоких ступенях несколько тихо хаявших аббата послушников. В открытые в этот час, по дороге греха, из Мулюза прибивало продукты и худые вести, вскоре с неё и полем к небольшому перелеску в ста левее. Серапион обернулся на покинутый, простоял некоторое, пару солёных ручьёв по едва видневшемуся из-за стены куполу, спутник продолжал следовать. Настиг в качестве тренировки. Помни самое главное, Серапион, когда уже к яме между усохшего вяза-деревенского старосты. Вокруг отхваченные отростки, мешавшие. Если к тебе когда-нибудь явится человек или цверг и попросит помочь с фейерверками, сочти его ближним. Хорошо, брат. Серапион кивнул спутнику, тот, склонившись в глубоком, отвернулся и быстро в сторону монастыря, сверкая татуировками на пятках. Серапион с головы капюшон, немного над, всё более нависая грудью. В роде повторят последние миротворцы.